Что одному — смех, другому – слёзы
Рассказ
Я нашёл своего друга в огороде. Михеич готовил участок под пахоту. Сгребал ботву он пластмассовыми шириной около полуметра, граблями на длинной деревянной ручке, окрашенной в красный цвет. По всей вероятности, в советские времена эта ручка служила древком для праздничного флага.
Увидев меня, он бросил грабли на землю, принёс большой ящик и уселся на него, спиной к холодному октябрьскому ветру. Красное от работы лицо друга, одетого в старый солдатский ватник-телогрейку, напомнило мне о моём первом рассказе о Михеиче, и я непроизвольно улыбнулся.
— Чего лыбишься? Садись, места хватит. Ты у нас тощий…
— Да вот, — не переставая улыбаться, ответил я, — вспомнил, как ты по ресторанам свою дочку искал под Новый год.
— А, «Самый что ни на есть настоящий». Хороший рассказ. Но ничего в нём смешного. Я вот на днях анекдот жене и куму рассказал, так они под стол от смеха свалились. А твой рассказ не смешной, а очень даже грустный…
Я представил упавших под стол жену и кума Михеича и перестал улыбаться.
— Ну ладно, — согласился я, — этот рассказ не смешной. А как упавшее яблоко разбило нашу бутылку водки, это разве не смешно?
— Ты знаешь, Михалыч, если бы бутылка была не наша, я бы посмеялся. Случай, сам по себе, конечно, смешной. А как ты его изобразил, так это просто драма. Смех, как говорится, сквозь слезы. Да и не яблоко упало, а груша. Чтоб она засохла. Ну это уже мелочи…
Меня критика друга задела за живое, и я пошёл ва-банк:
— А что ты сам считаешь смешным? Вот клоун в цирке, это смешно?
— С моей точки зрения: не всегда. Когда на него льют воду, бьют его шваброй или когда он спотыкается и падает на манеж, это не смешно. Мне его даже жалко…
— Вот, видишь! Тебе его жалко, а зритель смеётся. Ведь все знают, что падает он понарошку… для смеха…
— Это я понимаю. Но пример твой из другой оперы. Цирк, это цирк… А мы говорим о твоих рассказах. Не смешные они, вот и всё…
Михеич явно решил уничтожить меня как юмориста. Я решил изменить тактику и подловить друга на слове:
— Я с тобой согласен. Цирк, это не рассказы. Но расскажи ты что-нибудь смешное.
— Ну я не писатель, но вот чужое могу: жена с любовником, пока муж в командировке, шуры-муры. Как всегда неожиданно возвращается муж. Жена прячет любовника в шкаф. Вдруг пожар. Жена бегает по квартире и кричит: «Что делать?! Что делать?!» А любовник из шкафа: «Мебель выносите!»
Михеич, довольный рассказанным, засмеялся. Анекдот старый и когда я услышал его в первый раз, тоже смеялся, но сейчас…
Я не мог простить другу критику моих рассказов. Надо доказать, что его анекдот не смешной и я лавирую:
— Ха-ха-ха! И это ты считаешь смешным? Представь себя на месте любовника в шкафу. Что тут смешного? Это только дурак может смеяться при виде чужого горя…
Михеич был явно обескуражен, но не сдавался:
— Так это анекдот! Выдумка. Чего их жалеть…
— Значит, клоуна тебе жалко, а человека в шкафу – нет, — я решил, что победа близка. – Но ведь и там, и там — всё понарошку. Вроде неправда. Так, где смешно, а где нет?
— Да ты прав. Пример с клоуном, конечно, неудачный. Поставил ты меня в трудное положение. Что же все-таки смешно? Над чем можно смеяться, над чем нет? Смотрел передачу «Сам себе режиссер». Показывают падающих детей. Падают со стула, с качелей, с горшка… И всё это под хохот… Ты бы смеялся, если б твой ребёнок упал с качелей или в грязную лужу? – спросил меня Михеич и сам же ответил, — нет, конечно. Но вернёмся к твоим баранам… то есть к рассказам. Приведи пример, где можно смеяться от души. И главное всем.
— Ну это легко, — я сел на своего конька. – «Заначка» например. Ты прибегаешь ко мне за деньгами, надеясь, что они лежат в заварном чайнике, а их там нет. Кому от этого плохо? Ни мне, ни тебе, ни, тем более, куму. Он ушёл от тебя трезвый и у него на другой день не болела голова. Смешно? Смешно. Ну что скажешь? – я довольный смотрю на Михеича.
Михеич же смотрел на меня непонимающими глазами.
— Ты что, совсем? Чего же ты в тот момент не смеялся? Трепался: «У нас деньги всегда в чайнике», а оказалось, что там дуля с маслом. Ты бы тогда на себя в зеркало посмотрел. Вид у тебя был и вправду дурацкий. Но и мне было не до смеха. А вот жена, когда я ей это рассказал, смеялась. Значит, не всегда смешное для всех. Просто, как на это смешное посмотреть… Бывает, что для одного смех – для другого слёзы…
— Это точно, — согласился я.
— Ну хватит трепаться. Пора за работу. А то я уже замёрз.
При этих словах, мой друг стал подниматься со своего ящика, от долгого сидения, ноги его онемели, он нагнулся и рукавом ватника зацепился за колючую проволоку, ограждающую участок соседа. Старая материя затрещала. Михеич с огорчением рассматривал порванный рукав. А я, вспомнив эпизод из рассказа «Заначка», в котором Михеич рассказывает о продаже проволоки соседу, засмеялся.
Давая Михеичу дорогу, я сделал шаг назад и задев держак граблей сел на их зубья… Михеич кинулся ко мне, помочь подняться и убедившись, что зубья граблей целы, улыбаясь стал извиняться:
— Ты уж прости. Знаю, что нельзя грабли на землю бросать. А вот оплошал…
Вечером, положив заплату на старый ватник и довольный, что его супер-грабли остались целы, Михеич смеясь рассказывал куму:
— Видел бы ты наши лица! Я переживаю за грабли, не поломались ли они, а Михалыч не поймет, на какого это ежа он сел! Нет словами это не передать! Жаль ты не присутствовал. Вот смеху бы было.
Кум смотрел на смеющегося Михеича, на моё кислое лицо и вежливо улыбался.
Георгий ЧАЙКОВСКИЙ, с. Винсады.
Опубликовано 26.03.2020, 10:27
